ВСЕВОЛОД САХАРОВ
ПОЭТ И «ДЕТИ ВДОВЫ»
Новое о масонских связях А.С.Пушкина

История взаимоотношений Пушкина с орденом вольных каменщиков была достаточно непростой и долгой, и старый его друг князь П.А.Вяземский, в молодости вступивший в одну из варшавских лож (в чем имеется теперь его собственноручное признание), эту историю вовсе не закончил, положив в гроб убитого поэта масонскую ритуальную перчатку как знак прощания «брата» с «братом». Здесь по-прежнему много загадок, тайн и легенд, хотя написано на эту тему много, особенно в последние годы1. То, что немало написано, конечно, хорошо, хуже иное: обычная научная тема «Пушкин и масоны» воспринимается чисто эмоционально, то есть ненаучно и не исторично; вокруг нее сложилась целая мифология, как масонская, так и антимасонская, существенно затемняющая реальную суть дела. Здесь много решительно высказанных мнений, но мало достоверных новонайденных документов, новых фактов и, главное, объективного, научного осмысления их.
Между тем не определено пока главное – место масонства в истории русской духовной культуры. Пушкин был порождением и наследником всей этой культуры, куда масонство с XVIII века входило как важная составная часть, самобытный источник философских и творческих идей. Речь здесь идет о целостном миросозерцании, философии жизни. Это был один из разработанных и влиятельных стилей, культурных языков предпушкинской и пушкинской эпох, который мало чем уступал романтизму и мимо которого не мог пройти великий национальный поэт и мыслитель.
К тому же масонство по природе и целям своим изначально было явлением интернациональным, составило эпоху в мировой истории и культуре, и Пушкину это обстоятельство было прекрасно известно, постоянно привлекало его внимание. Важно и то, что он видел в тайном ордене вольных каменщиков, розенкрейцерском кружке Н.И.Новикова содружество людей самобытных, даровитых и искренних (см. известную их мемуарную характеристику в статье «Александр Радищев»). Пушкина волновали двойственная, трагическая судьба, очевидные изъяны идей и людей века Просвещения, а русское масонство стало философическим ответом на «тщеславие мысли» XVIII столетия. Не стоит сводить эту капитальную проблему к поискам или отрицанию литературных взаимовлияний и биографическим разысканиям.
   

Очевиден огромный, устойчивый интерес Пушкина к масонству на протяжении всей его сознательной жизни. Не будем много говорить о том известном факте, что отец его и дядя Василий Львович состояли в ордене2. Крестный отец его, граф А.И.Воронцов был в «материнской» ложе Трех Знамен. Вольные каменщики, их идеи, книги и журналы Н.И.Новикова и И.В.Лопухина, издания А.Ф.Лабзина и П.П.Бекетова окружали мальчика, воспринимались как данность, как часть семейного и культурного бытия. В программе автобиографических записок за 1811 год помечено: «Философические мысли. – Мартинизм»3. В этом году юный Пушкин поступил (по совету масона А.И.Тургенева) в Царскосельский лицей, созданный по идее министров-масонов М.М.Сперанского и А.К.Разумовского и руководимый директором В.Ф.Малиновским, автором не полностью опубликованного трактата о «вечном мире» (одна из главных масонских тем, которой Пушкин всегда интересовался и о которой писал в 1821 году с полным пониманием сути дела), и профессорами, принадлежавшими к ордену вольных каменщиков4 и со значением называвшими себя «детьми вдовы», то есть природы, вдовствующей ночью без солнца и ждущей света и возрождения.
Сам лицей, призванный стать питомником масонской элиты, был порождением и частью того уникального явления, которое можно назвать просвещенным мистицизмом Александровской эпохи5. Здесь стремительно расширяется круг масонских знакомств молодого Пушкина – от П.Я.Чаадаева до А.С.Грибоедова. Среда начинает на него влиять, идеи ордена становятся движущей силой не только в политической мысли, но и в литературе. Поэтому вполне закономерна попытка юноши вступить в сентябре 1818 года в петербургскую ложу Трех добродетелей, организацию насквозь политизированную, контролировавшуюся заговорщиками-декабристами6.
Попытка эта по не ясным пока причинам была неудачной. Но Пушкин от этой идеи не отказался и в 1821 году записал: «4 мая был я принят в масоны»7. Жаль, что комментаторы не разъясняют эти важные слова двадцатидвухлетнего поэта, посвященного лишь в первую степень «ученика», как и положено в «иоанновском» масонстве. Ведь он мог участвовать лишь в собраниях ученической ложи, в то время как влиятельные друзья его, генералы П.С.Пущин, М.Ф.Орлов и С.А.Тучков, имели высшую третью степень и собирались в ложе мастеров. Забывают о масонской клятве (а в ней были странные слова «В случае же малейшего нарушения сего обязательства моего подвергаю себя, чтобы голова была мне отсечена, сердце, язык и внутренная вырваны и брошены в бездну морскую; тело мое сожжено и прах его развеян по воздуху») и присяге (где сказано: «Присягаю и клянусь... в неразрывной верности к Ордену состоять... начальникам великое послушание оказывать»), а также о том, что после произнесения этих жутковатых архаичных формул на язык поэта была наложена металлическая «Соломонова печать скромности». Из этого «братского» круга уже не было пути назад. Писатель-эмигрант и масон М.А.Осоргин в парижском юбилейном докладе1937 года, зачитанном перед «братьями» в масонском храме на рю Пюто, подробно и со знанием дела описал весь ритуал предполагаемого посвящения Пушкина. Но были ли соблюдены все эти строгие обряды при приеме поэта в ложу?
Речь шла о кишиневской ложе Овидий, вокруг которой возникла целая официальная переписка между высшими чинами военной администрации при негласном участии самого императора Александра I. Опубликованные документы, и, прежде всего письма генерала и масона И.Н.Инзова, позволяют утверждать, что и эта попытка Пушкина вступить в орден вольных каменщиков завершилась неудачей8. В списке членов ложи нет его имени. Знаменитые «масонские тетради» поэта, предназначенные для ритуальных текстов ложи, остались незаполненными. А слова поэта «С Орловым спорю» и другие свидетельства его несогласий и столкновений с «южными» масонами показывают, что орден снова молча отверг «неуправляемого» Пушкина, выразил ему, как и в Петербурге, свое скрытое недоверие.
Прием Пушкина в ложу, если он и имел место, был глубоко неофициальным, очередным арзамасским озорством, недалеко ушедшим от описанного масоном И.П.Липранди анекдотического приключения с болгарским архимандритом. Ложа Овидий так и не была официально инсталлирована Великой директориальной ложей-матерью Астрея, и ее собрания, где бывал Пушкин, не были, по сути, законными и ритуальными. Масонские работы Овидий так и не начал. В дополнение к известным документам сошлемся на архив тайной полиции. Великий наместный мастер Астреи В.В.Мусин-Пушкин-Брюс (кстати, знакомый молодого Пушкина) в официальном извещении на имя управляющего Министерством внутренних дел В.П.Кочубея о закрытии всех лож и прекращении масонских работ говорит ясно: «Ложа Овидия в Кишиневе... никогда не работала, ибо я не получал от оной никаких известий»9.
За этими биографическими подробностями, безусловно, важными, угадывается настойчивое желание молодого Пушкина приобщиться к культурной традиции, влиявшей на окружавших его замечательных людей и на духовные искания эпохи, и, прежде всего на литературу. А то, что интерес этот не ослабевал с годами, хотя и становился все более критичным, подтверждают многие другие факты пушкинской биографии, в частности, имеющиеся в библиотеке поэта книга французского историка О.Ленуара о масонстве и другие масонские и антимасонские издания. Мы не сможем понять взаимоотношения великого поэта с тайным орденом вольных каменщиков во всей их сложности и исторической динамике, если не заглянем в архивы тайной полиции (ныне Государственный архив РФ, Особый Отдел, фонд 109), где хранятся масонские отчеты и собственноручные подписки, взятые согласно императорскому указу у всех состоявших на государственной службе при запрещении лож в 1822 году. Эти документы разительно меняют наши воззрения на окружение Пушкина. Вдруг выясняется, что же объединяло всех этих разных людей.
В одной только элитной петербургской ложе Избранного Михаила мы обнаруживаем имена А.А.Дельвига, В.К.Кюхельбекера, Ф.Н.Глинки, Н.И.Греча, М.Н.Загоскина, К.П. и А.П.Брюлловых, Н.Ф.Кошанского, Н.А.Бестужева, С.А.Тучкова, Ф.П.Толстого, И.И.Давыдова. Впрочем, это ложа известная. Гусар-философ П.П.Каверин стал вольным каменщиком еще во времена геттингенского студенчества. В ложе Орфей – гравер Н.И.Уткин, автор известного пушкинского портрета. Среди масонов ложи Ищущих манны – не только В.Л.Пушкин, но и историк Калайдович. Персонажей десятой главы «Евгения Онегина», «беспокойного Никиту» – Н.М.Муравьева и «острожного Илью» – И.А.Долгорукова, можно отыскать рядом с «хромым» Н.И.Тургеневым в списке декабристской ложи Трех добродетелей. В ложе М.М. Сперанского (Полярной звезды) А.И.Тургенев состоял вместе с М.Л. Магницким, С.С. Уваровым и учителем Гоголя И.С. Орлаем. Другой будущий министр просвещения, Авраам С. Норов стал подмастерьем в ложах Трех добродетелей и Елизаветы к добродетели. В киевской ложе Соединенных славян мастером стула был граф Густав Олизар, влиятельным членом – еще в Германии вступивший в орден командир Старооскольского пехотного полка подполковник Л.В.Дубельт. К ним хотел присоединиться после закрытия варшавских лож Вяземский, но киевские масоны выразили князю свое недоверие и не допустили его к участию в своих работах, о чем аккуратно донесли в тайную полицию. Ложа Соединенных друзей в Петербурге приняла не только Чаадаева, Пестеля и Грибоедова, но и А.Х.Бенкендорфа и художника Орловского. «Порутчик» Рылеев очутился в списке немецкой ложи Пламенеющей звезды и назван Конрадом. А в бумагах московской ложи Александра к тройственному спасению встречаем не только князя П.И.Шаликова, но и таинственного «Ал.Хамякова, губернского секретаря», которого предстоит еще разъяснить – тот или не тот. Даже лихой поэт-партизан Денис Давыдов вступил в молодости в Орден русских рыцарей, где мы видим и Н.С.Всеволжского, создавшего свою «Зеленую лампу» по образу масонских лож, и интересовавшего Пушкина и явно с ним лично знакомого остроумного князя А.С.Меншикова, вступившего в немецкие ложи и в «Арзамас». И, наконец, Н.Ф.Арендт, опытный лейб-медик, лечивший умирающего Пушкина, оказался среди членов походной ложи Георгия Победоносца в Мобеже (Франция), при оккупационном русском корпусе князя М.С.Воронцова, сына известного масона. В дрезденскую походную ложу Трех мечей вступили офицеры А.А.Перовский, он же писатель Антоний Погорельский и воспитатель А.К.Толстого, и В.С.Филимонов, поэт, автор знаменитой поэмы «Дурацкий колпак».
Понятно, что это лишь часть «пушкинского» масонского списка, из которого в силу собственноручного признания выпадает К.Н.Батюшков и куда пока не попадает (из-за отсутствия достоверных свидетельств) другой учитель Пушкина – В.А.Жуковский, воспитавшийся, впрочем, в масонской среде, в семье Тургеневых и Московском университетском благородном пансионе. Напомним, что видным масоном в свое время был и затем порвал с орденом Н.М.Карамзин, тоже учитель юного Пушкина, и навряд ли великий историк и юный лицеист обошли в своих беседах эту тему10. Масонский лексикон Ленхофа-Познера с полным основанием причисляет к вольным каменщикам графа И.А.Каподистрию, доброго начальника и покровителя молодого чиновника Коллегии иностранных дел Пушкина. Нет пока достоверных документов об участии в работах ордена двух других дипломатов – графа К.В.Нессельроде и барона Л. де Геккерна (лишь сейчас по голландским архивам проясняется его темная, легендарная биография, где неверны даже имя и дата рождения, и стало известно, что приемный отец Дантеса был морским кадетом и лейтенантом французского флота, лишь в 1827 году стал католиком, но потом был церковью отвергнут «за измену», скорее всего, за вступление в ложу, а семья его имела серьезные финансовые интересы и капиталовложения в России), но для автора этих строк их принадлежность к масонству представляется более чем возможной. Масоном был князь Александр Ипсиланти, генерал русской службы и вождь греческих повстанцев. И, наконец, для Пушкина не была тайной принадлежность к масонству Адама Мицкевича: он прекрасно знал, что сохраненные им знаменитые слова польского поэта «Народы, распри позабыв, в великую семью соединятся» («Он между нами жил», 1834) сжато и точно излагают орденский миф о вечном мире и Златом веке справедливой богини Астреи.
Но сами имена показывают, что эта внешне разрозненная среда на самом деле являла собой окружавшее Пушкина плотное кольцо, ибо по ритуалу «братья» мысленно держали друг друга за руки, составляя масонскую цепь. Сплетенные руки в треугольнике – знак ложи Соединенных друзей11. И здесь важны не сами люди, а капитальные идеи и значимые тайные «гиероглифы», за ними стоящие и этих очень разных людей объединяющие. Ищущие с пристрастием «масонский след» в биографии поэта забывают о столь важном для Пушкина философском и литературном наследии тайного ордена, весьма плодотворно работавшего во всех сферах мировой духовной культуры.
Следы многолетней и целеустремленной пушкинской работы с этим наследием ощутимы не только в «Пиковой даме», «Гробовщике» и «Моцарте и Сальери», но и в «Руслане и Людмиле», где причудливо и отчасти пародийно отразились гностические образы и идеи «Душеньки» вольного каменщика И.Ф.Богдановича и «Бахарияны» розенкрейцера М.М.Хераскова, и даже в «Гавриилиаде», которая представляется нам озорной пародией вовсе не на Священное Писание (эта мысль абсурдна даже с точки зрения поэтики жанра), а на вполне конкретное поэтическое произведение – очень серьезную и талантливую поэму масона Ф.П.Ключарева «Воплощение Мессии», ходившую среди вольных каменщиков в списках и опубликованную в 1801 году. Помимо прямых упоминаний о «звезде пленительного счастья» (это и есть «пламенеющая звезда», орденский символ надежды и веры, божественной и материальной мощи природы, с латинской буквой «G» в центре, знаком божественной геометрии), «молотке» (орудие досточтимого мастера), «верном брате», «каменщике почтенном», «солнце святом» (солнце – главное божество масонского пантеона, его вызолоченное изображение стояло в центре храма, а праздник Св.Иоанна Крестителя, покровителя ордена, приходился на самый солнечный день года – 24 июня) у поэта есть и многочисленные скрытые обращения к орденским идеям, символам и шифрованному языку, которые предстоит еще отыскать и разъяснить.
Когда масон Пушкин из Кишинева пишет в 1821 году масону Дельвигу загадочную фразу «Умертви в себе ветхого человека»12, в ней видят все, что угодно, кроме простой цитаты из ритуального масонского текста, каковой она является. Тогда же поэт создает знаменитое стихотворение «Кинжал» и со знанием дела рисует излюбленное оружие ордена с характерным «пламенеющим», то есть волнообразно изогнутым лезвием (воспроизведено в книге Т.Г.Цявловской «Рисунки Пушкина»). Вспоминаются слова ученого знатока масонства Т.О.Соколовской: «Вот кинжал обоюдоострый, трехгранный – символ стойкости в борьбе за свет… Так мертвые символы говорят живым языком»13. Кому-то говорят, а кто-то этого языка не понимает и не хочет слышать…
И не в том даже дело, что воспетый Пушкиным немецкий студент Карл Занд был масоном (скорее всего иллюминатом из лож баварского ордена Адама Вейсгаупта) и в полном соответствии с уставом революционной ветви ордена заколол немецкого писателя-масона Августа фон Коцебу как предателя, нарушителя клятвы, слугу тирана – русского императора. Кинжал, наряду с мечом мастера стула, являлся важнейшим масонским знаком и символом, «священным сокровищем» ложи, означал призыв к законной мести и неустанной борьбе за свет с тьмою и ее носителями (вспомним кинжалы французских якобинцев), был принадлежностью рыцаря Кадоша шотландского обряда и седьмой степени шведской системы, носился в орденских собраниях на траурной черной шелковой ленте с вышитым крестом. Разве все эти факты не меняют ничего в бесконечно повторяемых старых комментариях к «Кинжалу»?
Сам Пушкин, иронически обыграв в «Евгении Онегине» грибоедовское (точнее, народное, ибо так называли его тверские крестьянки) словечко «фармазон», указал на всю опасность обывательски-истеричного подхода к этой таинственной странице его биографии14 Поэт лучше нас знал и понимал русское и мировое масонство, его культурную роль и значение. Поэтому нам следует больше внимания уделять не членству юного Пушкина в ордене вольных каменщиков и его связям в этой замкнутой влиятельной среде, а непростой судьбе масонских идей в творческом сознании и произведениях великого русского поэта.